— Господин управляющий, а наш американец-то того — с катушек съехал, не иначе, — истопник округлил глаза и перекрестился.
Ля-ля-ля-уууу
— А что такое? — насторожился управляющий гостиницей. — Ты за ним что-нибудь этакое заметил? Что же?
— Да уж не один раз примечал. Захожу, к примеру, в нумер, а он у форточки открытой стоит и туда — в форточку то есть — что-то не по-нашему лопочет. Потом замолчит, ладошку к уху приставит и вроде как бы слушает. Потом опять лопочет. На меня не глядит, всё в форточку суётся. И в голос: ля-ля-ля, да с завываниями: уууу.
— Да, это, братец, странно. Что-нибудь ещё замечал?
— Сегодня утром, гляжу, во двор босиком и в одних подштанниках, прости, Господи, выбег. С ведром. Да из него воду на себя так и плеснул. Это зимой-то! Заорал, как резаный, и давай кругами по двору носиться, — тут истопник опять перекрестился. — Ну ясно — помешался нехристь.
— Да, пожалуй, ты прав, — задумчиво сказал управляющий. — Но ведь иностранец, из самой Америки… Надо полицмейстеру сообщить.
Собираются грозовые тучи
В Москве стоял студёный февраль 1897 года. Проживающий в гостинице первый чемпион мира по шахматам Вильгельм Стейниц не подозревал, что над его головой собираются грозовые тучи. Он пребывал в глубочайшей депрессии. Только что состоялся матч-реванш с Эммануилом Ласкером, отобравшим у него шахматную корону. Матч завершился жутким разгромом Стейница, и он был… Да, был немножко не в себе.
А как бы вы себя чувствовали, отними кто у вас звание первого шахматиста планеты?
Он всё проигрывал в голове фрагменты партий, находил выигрышные продолжения, сетовал, что не обнаружил их в матче. Сетования обращал в форточку равнодушным небесам.
А с кем ещё прикажете обсуждать варианты? Не с истопником же.
Ледяные обливания практиковал, следуя рекомендациям модного тогда курса водолечения священника Кнейпа. Чтобы прогнать тугу-печаль и прийти в себя от обидного поражения.
Как видите, все поступки, изумившие служителей российского гостиничного сервиса, на самом деле были логичны и объяснимы.
Но только когда это в России считались с логикой? Как известно, умом её не понять, а с общим аршином нечего и лезть.
Весьма странный диалог
Полицмейстер прислал в гостиницу врача. Мягко говоря, к медицинским светилам не относящегося. В английском языке — ни бельмеса и в древней благородной игре — скажем так, не дока. Имя пациента ему ни о чём не говорило.
Пациент, в свою очередь, не понимал русского языка, а присутствовавший на обследовании истопник и язык родных осин знал через пень-колоду. Что уж там говорить про иностранные наречия?
Состоялся весьма странный диалог, в котором все трое кого-то и в чём-то горячо убеждали, но никто никого не услышал и, разумеется, не понял.
Вот и гадай
По докладу врача, полицмейстер, не мудрствуя лукаво, немедля послал в гостиницу санитаров. Те уж, вовсе не церемонясь, подхватили мистера Стейница под микитки и сволокли в психиатрическую клинику. Проще говоря, в дурдом.
Здесь среди просвещённых докторов нашлись знающие английский язык. Однако это лишь усугубило положение. Когда Стейниц заявил, что он чемпион мира по шахматам, доктора понятливо заулыбались, покивали головами в белых шапочках, и пациент оказался в комнатушке с решётками на окнах, где обитали ещё шестеро: два Наполеона, три Александра Македонских и один Сиддхартха Гаутама.
В клинике пожилой гроссмейстер, которому уже перевалило за 60, пробыл более месяца, сходя с ума каждый день. Однако и ему наконец-то повезло. Прибыл практикант, оказавшийся любителем шахмат и сразу признавший Стейница. Тот в награду сыграл с ним партию и, конечно, разбил в пух и прах, даже играя без ладьи.
Освобождённый, не помнящий себя от счастья, Стейниц тут же убрался из России домой, в Нью-Йорк. Здесь не прошло и трёх лет, как он — уже на самом деле — сошёл с ума и окончил дни в психиатрической клинике.
И получается интересная дилемма: то ли наша матушка-Россия подтолкнула к безумию первого чемпиона мира по шахматам, то ли наши доктора оказались дальновидными профессионалами и распознали душевную болезнь великого шахматиста задолго до её проявления.
Вот тут и гадай…
